«Вокруг митингов существует много мифов или упрощенных представлений»

— У акции с фонариками есть две интересные особенности. Во-первых, здесь речь шла не о политических требованиях, а о выражении эмоций. О выражении солидарности и того, что тебе удалось увидеть других людей, думающих так же. Где эта акция проходила? Кто-то стоял один как перст во дворе, кто-то пошел искать соратников по улице, кто-то сдержанно из окон светил фонариком, но это был только первый этап. Дальше из всего этого делается фоточка и выставляется в интернете. И это еще не конец. Дальше одни люди смотрят свою ленту в фейсбуке или в твиттере и их лента состоит из постов и репостов фотографий с фонариками, другие читают публикацию «Медузы», и понимают, что людей в разных местах вышло много. Акция произошла не тогда, когда Ася и Маша вышли в разных городах во двор. Акция произошла, когда люди читали ленты и видели, что много людей вышли одновременно и они начали испытывать эмоциональный драйв. Хештег #любовьсильнеестраха сам по себе стал очень популярен. Количество оригинальных постов об этой акции нам выявить не удалось, но речь идет о десятках тысяч: нижняя оценка — 20 тысяч, средняя оценка — 60-80 тысяч. Около полумиллиона пользователей социальных сетей обсуждали публично эти акции с поисковыми словами «фонарик», «двор», «акция», «вышел», то есть без хештега. И это без учета мессенджеров и скрытых сообщений. Это означает, что виртуальная акция имела сама по себе смысл. Ровно потому, что очень часто акции нужно быть эмоционально заряженной и создать сообщение. А сообщение было следующим: я выхожу в поддержку политзаключенных, даже если мне это запрещают делать, и я радуюсь тому, что я не один такой.

— Когда Волков объявил об этой акции, все хихикали и говорили: какая-то нелепая придумка, а еще давайте в следующий раз холодильник откроем ровно в девять вечера в знак поддержки политзаключенных и еще сделаем что-нибудь такое же малозначимое. Но акция всегда рождается из противодействия. Если бы такой бурной реакции в начале не было, то многие бы похихикали и не стали этого делать. То есть в этом случае классический пример, когда противодействие родило само действие. Кроме того, наши власти не знают, как реагировать на подобные виртуальные акции и это вызывает у них раздражение. Такие акции будут продолжаться. Я могу предположить, что будет введен какой-нибудь закон, запрещающий, например, ставить хештеги протестного содержания.

— Да. Скрины сообщений от домоуправлений и администрации общежитий, которые распространялись в социальных сетях, с требованиями не давать студентам выйти и, наоборот, призывы к сотрудникам домоуправлений выходить во двор и контролировать, показывают, что это была попытка реакции традиционным образом. Гвардия Прилепина, бедняга, ехала во дворы в Москве, пытаясь найти протестующих. Но ты не знаешь, в каком дворе люди будут, а в каком дворе людей не будет. Попытки противодействия этой акции были пока только в физическом формате. Попытка противодействовать в виртуальном формате была одна — это истерика, которую устроил Роскомнадзор, требуя снимать сообщения, в том числе аналитические про эту акцию в разных СМИ, и им это удалось довольно оперативно. Крупные СМИ сняли новость об этих акциях: ТВ2, «Медуза» и другие. Шесть или семь крупных СМИ были вынуждены снять новость об акции, остальные даже не поставили.

— Я записала лишь один раз интервью с чиновником по этому поводу и у меня нет данных, чтобы про это говорить. Поэтому вот моя довольно обывательская реконструкция. Ее суть заключается в том, что наш высший административный состав довольно не молодой. Они формировались в позднесоветское время и в 90-е годы. А для позднесоветской морали публичное выражение политической позиции абсолютно неприемлемо. Это портит светлый образ Советского Союза в глазах Запада и создает ложное впечатление, что у нас внутри проблемы. Мне кажется, что эта методичка, перенятая как переходящее знамя от инструкторов ВЛКСМ и партийных органов. Она до сих пор где-то в недрах хранится. И в этом смысле, административный состав ведет себя как в гибридном государстве. Гибридное государство — это термин, обозначающий государство, демократическое лишь по формальным признакам. У нас любое собрание воспринимается как некоторая катастрофа. И причина именно в советских институтах. За этим, если капнуть, проступает плохо улавливаемая идея богоизбранности власти, что она только формально избираемая, а есть некий пакт. Выход людей на митинги — нарушение этого пакта.

— С одной стороны, есть действительно тенденция, говорящая об этом. Во-первых, есть существенное различие между теми, кто смотрит телевизор и теми, кто используют социальные сети и интернет как основной источник информации. Людей, которые смотрят интернет, все больше и больше. Во-вторых, последние опросы «Левада-центра», которые прошли в январе, показывают четкое деление по возрастной страте. Люди в возрасте 18-24 гораздо больше следят за Навальным, поддерживают его, гораздо больше знают про отравление, гораздо больше выражают желание ходить на митинги. По этим опросам есть четкое противопоставление группы, условно, студентов и, условно, пенсионеров. Надо понимать, что опросы показывают тенденцию, а не четкую зависимость: все молодые против всех пенсионеров. Это необязательно так. Бывают и молодые, которые как пенсионеры зудят про лихие 90-е, хотя они повторяют с чужих слов. И что касается самого протеста, мы видим что сильной группой является группа 18-24, их много, они очень активны и их количество увеличивается, например, по сравнению с 2019 годом. Другой вопрос, это необязательно конфликт любого родителя с любым ребенком, но идеологический разрыв во многих семьях присутствует. Нужно делать поправку на возраст в связи с согласованностью/несогласованностью акции. За последние три года мы замечаем, что если митинг не согласован, то там много молодых. Если митинг согласован, то медианный возраст повышается лет до сорока или даже больше.

— Количество новичков на всех акциях этого года в Москве, Санкт-Петербурге и в Казани, где мы опрашивали, резко увеличилось. В Москве 23 января 42% опрошенных сказали, что они вышли в первый раз. Это невероятно много и это означает, что послание Алексея Навального про дворец дошло до очень широких масс. С другой стороны, можно сказать, что объединяющей была идея о нарушении пакта о личной неприкосновенности и темы полицейского произвола, нарушение гражданских свобод, — это также хорошо объединяет людей с совершенно разными зачатками политических взглядов. В Петербурге 31 января почти 50% вышли в первый раз. Мы опрашивали в Казани на небольшом согласованном митинге 14 февраля и получилось, что в пределах половины опрошенных вышло впервые на эту акцию или на другие акции в 2021 году. То есть протест резко обновился, он перезапустился и начался заново.

— Несомненно, начиная с 2017 года имя Алексея Навального является триггером, но не всегда основной причиной. Как правило, митинги Алексея Навального являются политической ярмаркой. Не надо выходить за меня, а надо выходить против целого спектра вещей. И это очень удачная повестка. Мы записывали интервью на разных акциях, которые были организованы после разных фильмов и по призыву ФБК, люди на акциях говорили: «Мы не сторонники Алексея Навального, но…» — это очень часто повторяется.

— Вокруг митингов существует много мифов или упрощенных представлений. Часть упрощенных представлений заключается в том, что митинг – это только когда собираются люди, являющиеся сторонниками конкретного политика и вышедшие строго по его призыву, а у участников акций нет своих собственных политических взглядов и порывов. Поэтому люди начинают отвечать фразой «Я не сторонник Алексея Навального, но…», чтобы отстоять собственную субъектность. 31 января мы задали вопрос участникам акций в Москве и Санкт-Петербурге: «Доверяете ли вы Алексею Навальному?». От 22% до 30% склонны полностью доверять Алексею Навальному, но при этом в Санкт-Петербурге полностью доверяют Алексею Навальному, сильно меньше, чем в Москве. Большинство участников доверяют Алексею Навальному частично. И почти 6% участников опроса в Петербурге сказали, что они вообще Алексею Навальному не доверяют, но, тем не менее, вышли.

— «Я не хочу вождизма» — такие рассуждения очень часто встречаются, но насколько они распространены, я не знаю.

— В отличие от многих других маршей, марш Немцова сильно старше. Он почти всегда согласован, и это тоже влияет. Он имеет коммеморативную, поминальную повестку наравне с политической. И как правило, участники опросов в 2020 году на вопрос: «Для вас это поминальная акция или политическая?», отвечали: «И так, и так». Мы можем посмотреть динамику высказываний на митингах по базам плакатов. В 2017 году был всплеск политических требований. Их было гораздо больше, чем просто коммеморативных «Помним». Мы знаем, что было очень много высказываний, которые, во-первых, обращены к Борису Немцову, а во-вторых, сделаны как бы от его лица. Могут быть и цитаты, и вымышленные цитаты, и коллаж из реальных цитат, так что появлялось ощущение нового высказывания. Я говорю о плакатах, которые делают сами люди, а не политические партии.

— Можно сказать, что Борис Немцов после своей гибели стал носителем непреложных моральных ценностей. Людям нужны моральные ориентиры. И для людей, ходящих на эти коммеморативные действия этим моральным ориентиром становится Борис Немцов. Он воспринимается не как живой человек и политик с набором политических взглядов, а как жертва, которая своим убийством создала непререкаемый моральный авторитет, на который надо и можно опираться. Многие с ним разговаривают и помимо акции. Кому-то он снится. Кто-то обращается к нему в случае неразрешимости каких-то моральных проблем.